Поиски Крымчакского переулка  для меня со временем превратились в настоящий детектив. С одной стороны – старожилы города подробно рассказывали о  «Къаале» и жилых домах, построенных крымчаками вначале прошлого века, а с другой – полное отсутствие хоть каких-нибудь документов, подтверждающих эти слова. Создавалось впечатление, что кто-то умышленно вычистил городские архивы и музейные фонды от всего, что хоть как-то могло напомнить потомкам об истории моего народа.
- А что ты хотел? - горько усмехнулся Давид Вейнберг, услышав мой рассказ об исчезнувших документах, архитекторе и музейных фондах. – Одни, фашисты, расстреливали ни в чем не повинных людей у противотанкового рва. Другие, такие же, после войны меняли  в паспортах крымчакам фамилии и национальность. Мой друг Ачкинази стал грузином Ачкинадзе, а Юрия Пурима – записали в караимы.  Возможно, поэтому и исчезли из города документы. Но ты их ищи, они не могли бесследно пропасть,  а я тебе тоже кое – чем помогу.  В Евпатории живет один караим, который знает все о Крымчакском переулке, потому что он там жил до войны.
- Кто этот человек?
- Твой хороший знакомый. Он работал учителем  в десятой школе, и зовут его Давид Моисеевич.
- Эль Давид Моисеевич был моим учителем физкультуры, и я собирался взять у него интервью для этой книги.  
- Вот и поговори с ним. Он тебе сможет  многое рассказать о нашем городе и крымчаках. Мальчишкой Давид Моисеевич остался в оккупированной фашистами Евпатории и своими глазами видел, как уводили людей на расстрел.

Евпатория всегда славилась своими талантами:  самодеятельными артистами, музыкантами, поэтами, композиторами. Зимой и летом они создавали праздничное настроение отдыхающим.  Выступали в санаториях, на летних площадках, в  городском театре. Особое место в культурной жизни Евпатории занимали духовые оркестры. Ни одно значимое для города событие не обходилось раньше без выступления музыкантов, а самым знаменитым среди них был Михаил Захарович Пиастро, который и в 77 лет продолжал руководить оркестром и играл наравне со своими  молодыми коллегами на трубе.

Дядя Дима был человеком из моего детства. Вначале пятидесятых годов он приходил в гости к отцу, и они говорили громко и шумно на  родном крымчакском языке. Из этого разговора  я понимал лишь отдельные слова. В нашей  семье   языком «межнационального» общения был – русский и меня специально никто не учил крымчакскому языку. Зато отец  легко находил общий язык с караимами, турками и крымскими татарами. Он свободно переводил на русский - турецкие песни, которые в Евпатории можно было слушать по радиоприемнику на средних волнах, хотя иностранным языкам  не учился, а на вопрос какое у него образование, отвечал с улыбкой: «Четыре класса и один коридор».