Главная |
Весь Агатов |
О книгах |
Персоны |
Народы Крыма |
Форум |
Обратная связь |
Сегодня, 12 апреля, должен состояться очередной суд по нашумевшему делу Павличенко—Зарубина. Напомним читателям, что 31 марта суд Центрального района Симферополя освободил их из-под стражи, изменив меру пресечения на подписку о невыезде.
Прокуратура с этим не согласилась и обратилась в Апелляционный суд. Она настаивает на том, что, находясь на свободе, председатель Рескомитета по охране культурного наследия Сергей Павличенко и его заместитель Вячеслав Зарубин могут каким-то образом оказывать влияние на следствие и, мало того, могут скрыться от него за пределами Украины. Подозреваемые же убегать никуда не собираются и сейчас находятся в больнице — во время двухмесячного пребывания в заключении у них резко ухудшилось здоровье.
За две недели, прошедшие со времени освобождения Павличенко и Зарубина, работники прокуратуры неоднократно появлялись на местных телеканалах с тенденциозными и заведомо сомнительными в своей правдивости сведениями. В частности, тенденциозность и неправдивость заключались в подаче материалов о так называемом музее Тренева — Павленко — основном "преступлении" , которое ставят в вину работникам рескомитета. Давайте попробуем разобраться, что это за музей и что же криминального совершили Павличенко и Зарубин.
Начнем с имен. Итак, Тренев и Павленко. Кто они такие? Не ошибемся, если скажем, что 90 процентов крымчан не смогут ответить на этот вопрос. А те, кто ответят, наверняка не смогут обосновать значимость их имен для нашей истории. Поэтому предлагаем совершить короткий экскурс в прошлое.
Советский писатель и драматург Константин Тренев. Даже любители крымской истории (я не говорю о специалистах) наверняка назовут только одно его произведение — пьесу "Любовь Яровая", а потом будут долго и безрезультатно напрягать мозги, чтобы вспомнить хотя бы еще одну "нетленку".
Петр Павленко — тоже советский писатель, киносценарист, четырежды лауреат Сталинской премии. Что же такого выдающегося сотворил Павленко? Уверена, что вразумительного ответа мы не сможем получить от подавляющего числа крымчан (за исключением опять же узких специалистов).
Но оставим оценку литературных заслуг критикам и посмотрим на их человеческие качества. Сейчас у нас модно оценивать нужность или ненужность памятников с точки зрения не истории, а морали. Возьмите хотя бы скандал вокруг памятника "Большой тройке" в Ливадии. Значит, и мы можем позволить себе такой подход.
Павленко успешно совмещал свою литературную деятельность с политикой. В годы Гражданской войны комиссарил (не надо объяснять, что это такое для того времени), потом был партработником, после Великой Отечественной в своих произведениях, как мягко указывается в Литературной энциклопедии, "отдал дань культу личности".
Представители крымскотатарской интеллигенции про эту "дань" высказываются гораздо жестче, называя его книги наиболее одиозными "шедеврами" соцреализма, в которых культ Сталина доведен до "абсурдно гипертрофированных размеров", а самого писателя обвиняют в "пропагандистском обеспечении переселенческой политики".
Есть в нашей окололитературной истории обвинения и в адрес тестя Павленко — Константина Тренева, сыгравшего неблаговидную роль в судьбе Марины Цветаевой. В годы войны Цветаева была вынуждена эвакуироваться из Москвы. Уезжала в ужасном состоянии — муж и дочь в сталинской тюрьме, она с сыном без средств к существованию фактически на улице.
Местом эвакуации, а фактически ссылки неблагонадежной в политическом смысле поэтессы, стала Елабуга. Недалеко от нее находился Чистополь — городок, ставший по сути одним из центров эвакуации писателей. Там жили поэт Асеев, семьи Пастернака, Сельвинского, Федина, Леонова, Тренева. Конечно, в знакомой среде Цветаевой жилось бы легче. Но, для того чтобы переехать в Чистополь, ей надо было получить разрешение.
Вопрос проживания Цветаевой в Чистополе вынесли на заседание. И там резко негативную позицию занял именно Константин Тренев: "Муж — белогвардеец, сама — белоэмигрантка, а Чистополь и без того переполнен...". Если бы не это, может быть, не случилось бы и трагедии 31 августа 1941 года — самоубийства поэтессы. Но вернемся от морали к реалиям. Итак, дом Тренева—Павленко, строительство рядом с которым нанесло непоправимый ущерб музею, саду и в целом государству. Возьмем в свидетели факты и комментарии специалистов. Открываем сборник научных статей "VII Дмитриевские чтения. История Южного берега Крыма: факты, документы, коллекции, литературоведение, мемуары".
Статья "История дома-музея К. А. Тренева и П. А. Павленко и перспективы его существования".
Читаем. Экспозиция, посвященная жизни и творчеству писателей, была открыта в 1977 г. в честь 100-летия со дня рождения Тренева и просуществовала до 1989 г. Потом здание потребовало капремонта, и в 1989 году экспозицию демонтировали. Фонды вывезли в местный краеведческий музей. Средств на ремонт не было. Стали искать, как сейчас говорят, инвесторов. Нашли. Подписали договор об аренде, арендатор обязался отремонтировать здание, обустроить территорию и выделить средства на экспозицию. Но времена были, по Райкину, "жутчайшие", бандитские, и благие намерения остались только на бумаге.
Каким-то образом в БЫВШЕМ (!) музее поселилась известная Партия экономического возрождения Крыма (ПЭВК), как ее называли "Партия жирных котов". Ее "политическая деятельность" не раз фигурировала в милицейских сводках. Во время нахождения ПЭВК в доме Тренева—Павленко здание превратилось в полуразвалины, были убраны мемориальные доски, уничтожен сад (это тот самый САД, фигурирующий в деле Павличенко—Зарубина, и вырублен он, оказывается, давным-давно). "Само здание музея пустует, разрушается, и главное, что ему нужно сейчас, — восстановление", пишет автор статьи. Каким образом в нищей стране (да и не только)происходит такой процесс? Путем поиска инвесторов. Один из специалистов по охране памятников так объяснил нам "восстановительную" процедуру. К сожалению, собеседник пожелал остаться неизвестным, справедливо опасаясь политических репрессий. "Наверное, одной из причин закрытия этого музея, что бы там ни говорили, является все-таки не просто неактуальность, но и неинтересность творчества этих деятелей. Будь моя воля, в этом доме надо было бы открыть музей антитоталитаризма. Увы, полу- и совсем разрушенные памятные здания нашему бюджету не потянуть.
Все, например, знают дом в селе Лозовом и связанный с именем академика Ферсмана. Состояние его ужасное, и сегодня восстановить здание можно только одним путем — отдать его каким-то инвесторам, если таковые найдутся, но на определенных условиях. Подобная практика существует во многих цивилизованных странах. Ситуация с домом Тренева—Павленко близка к этой. Для его сохранения необходимо было привлечь инвесторов. Такие нашлись, заключили договор на конкретных условиях. Построенный рядом дом никакого ущерба дому Тренева— Павленко не нанес. И саду тоже. Его там просто не было. Но теперь, конечно, никакой инвестор не будет вкладывать деньги в этот проект, потому что лишен всяческих гарантий. Естественно, точки над "i" должен расставить суд, но держать Павличенко и Зарубина как особо опасных преступников за решеткой явно не имеет никакого смысла.
Кстати, этот процесс уже назвали политическим, и не только у нас, но и за рубежом. Представители ряда организаций дальнего зарубежья, ученые из Оксфорда и Нью-Йоркской академии наук, целого ряда российских научных и правозащитных организаций уже высказались по этому поводу. Волна негодования излишней политизированной жестокостью докатилась даже до газеты эмигрантов в Аргентине".
Поговорить с "политзаключенными", как называют теперь Павличенко и Зарубина в СМИ, нам не удалось. Врачи не рекомендуют им лишние волнения. Но мы смогли связаться с матерью Вячеслава Зарубина. Пожилая, 74-летняя женщина, ветеран труда, инвалид II группы, не могла говорить без слез. Понять ее можно — сын после двухмесячного нахождения на нарах попал на больничную койку. С ее слов стало известно, что Зарубин перенес (на ногах!) в заточении пневмонию. Опасное, прямо скажем, заболевание, первопричина ужасающей туберкулезной статистики в местах лишения свободы. Медицинскую помощь сегодня надо оказывать не только самому Зарубину, но и его матери. За ней самой нужен уход, обеспечить который может только единственный сын.
Но это, наверняка, не является для нашей Фемиды смягчающим обстоятельством, как и ухудшение здоровья не представляющих угрозы обществу Павличенко и Зарубина. Мало того, ухудшение их здоровья, подтвержденное медицинскими заключениями (Зарубину "скорую помощь" вызывали прямо к зданию суда), прокуратура считает "ДОМЫСЛАМИ". Интересно, можно найти хотя бы одного человека, у которого после пребывания в наших СИЗО или тюрьмах здоровье улучшилось?
Наталья КИСЕЛЕВА